О штурме села Комсомольское мы беседовали с майором спецназа Министерства юстиции Николаем Евтухом. Вместе с нами в разговоре участвовал подполковник армейского спецназа А.

Николай Евтух.: Я в Комсомольском получил тяжелое ранение.

Сергей Галицкий.: А Вы можете рассказать, как это было? Я человек не военный, ничего не понимаю в тактике. Но мне было как-то странно слышать о том, что там происходило. Я не понимаю, как не смогли найти грамотное решение этой задачи – штурма села.

Подполковник А.: Я Вам скажу самое страшное. Я – военный человек, профессионал, две войны за плечами – и тоже не понимаю.

Н. Е.: Целую неделю перед штурмом мы зачищали село. Утром заходим в него, вечером, как начинает темнеть, выходим. Проверка так проводилась: мы блокируем дома, а чекисты в них с населением работают – паспорта проверяют. Если там кто-то подозрительный, то его забирают в комендатуру Урус-Мартана для проверки.

И так было каждый день целую неделю, пока боевики не дали нам жару. После этого наши войска жителей из села полностью вывели, в поле разместили, огородили их лагерь. Тогда мы начали досматривать село уже без чеченцев. Находили даже русских рабов, которые уже лет по десять-пятнадцать находятся в Чечне. Я одного спрашиваю – а ты почему с чеченцами не ушел, убить ведь могут? А он отвечает – хозяин меня попросил, чтобы я присмотрел за домом, посторожил. А ведь он мог спокойно погибнуть во время зачистки.

Так мы работали до 6 марта 2000 г., когда попали в селе в окружение. Утром туда поехал с нами на машине парламентер, местный авторитет. Внутренние войска заходили с другой стороны. Переехали мы через речку, стали к домикам подъезжать, типа дачных. И тут начался шквальный огонь. Парламентер наш сразу куда-то исчез. Мы рассыпались и заняли позиции.

Нас в село входило около шестисот человек. А как потом выяснилось, там было более полутора тысяч боевиков. Когда село взяли, примерно столько убитыми нашли. А в ущелье за селом еще около трех тысяч было. Они там давно тихо сидели. Но перед нами выдвинулась армейская разведка – небольшая группа, человек пять. Им дали задание, чтобы они осмотрели участок, куда это ущелье как раз и входило.  Когда они спустились на козырек, который над ущельем нависает, то всю эту ораву и увидели. Плюс к боевикам там были наши военнопленные и раненые. С чеченского поста их заметили, подняли шум и стали к ним подниматься. Наши начали отстреливаться и отходить. Даже рацию потеряли, невозможно было вернуться под огнем. Но информацию о боевиках они все-таки передали.

6 марта мы даже до середины села не дошли, только до мечети. Большая часть села была занята боевиками, которые вышли из ущелья. Да там и трудно было разобрать, где свои, где чужие. Отправляем в тыл, например, бэтээр за народом. В нем пулеметчик, водитель и командир. А потом находим бэтээр с мертвым личным составом.

Местные жители, старейшины или как их там, дали нам двоих чеченцев для сопровождения. Мы их вперед запускаем, в подвал, как кордон. Если на их голос никто не откликается, то закидываем подвал гранатами. А подвалы были построены особым способом, елочкой. Если гранату кидаешь, то первую часть граната берет, а дальше нет.

С.Г.: Получается, чеченцы эти подвалы специально так строили, чтобы обороняться можно было.

Н.Е.: Да, дома были специально оборудованные. Из-за этого большие потери были в нашем отряде из Ижевска, их в упор расстреляли из-под лестницы. В ней была щелочка, через нее с полутора-двух  метра их и расстреляли, командир группы тогда тоже погиб.

А еще вот что показательно. Когда 7 марта село обрабатывали авиацией, то многие бомбы не взрывались. И со снарядами так же бывало, некоторые еще со времен Отечественной войны лежали. Некачественные боеприпасы.

Меня ранило 8 марта. После обработки 7 марта с воздуха, 8 мы снова вошли. У меня друг, Владимир Широков, погиб, было прямое попадание из гранатомета. На том же самом пригорке и снайпер наш погиб, пуля в сердце попала. Пригорок этот огорожен был невысоким плетнем из лозы. Когда я Володю вытащить пытался, он от меня на расстоянии вытянутой руки лежал. Ему и в глаза осколки попали. Я почти в упор видел – голоса его не было слышно уже, а рот двигался. Я попробовал его потянуть на себя – не получилось, тело тяжелое, такое ощущение, как будто кто-то держит. Я плетенку начал рвать, чуть повыше поднялся и как раз получил пулю в спину. Ощущение такое, что разорвало все там, как иголки разлетелись. Я скатился, ног не чувствую, они как студень какой-то стали. Меня подобрали, осмотрели – перебит позвоночник. Вкололи промидол (обезболивающий укол. – Ред.) и на бэтээре отправили в тыл.

В этот день Вовку так и не вытащили, хотя еще десять попыток было. Тимур из нашего отряда погиб, когда пытался его достать. Забрали его только где-то пятнадцатого-шестнадцатого  марта.

7 марта в лагере, где жителей разместили, взяли четырех китайцев-наемников. В 2001 или 2002 г. по телевизору показывали, как их передавали в Китай. В том же лагере одного москвича взяли и несколько раненых боевиков. До села от лагеря было метров триста. Я думаю, что много боевиков под видом мирных жителей из этого лагеря ушли. Например, чеченская «скорая» туда приезжала. Ведь тех, которых взяли, случайно обнаружили, во время обычной проверки.

Операцией по взятию села, как я уже сказал, командовали девять генералов. Генеральский лагерь был метрах в пятидесяти от лагеря жителей – под носом у них все это творилось. Что говорить про горы, если они у себя под носом не могут контролировать ситуацию. Бывало так, что идут бэтээры вперед, а у них боекомплекта нет, просто броня. Надо было отрапортовать, что прошли участок.

Дело в том, что в первую чеченскую кампанию и сразу после нее убрали нормальных офицеров. Убрали тех, кто грамотно руководил, кто говорил, что к операциям надо тщательно готовиться, чтобы не было фаршированного мяса из солдат. Они правильно мыслили, логично, что надо готовить штурм, а не на ура идти. А еще практически все срочники не подготовлены были – и в первую, и во вторую кампанию.

Для примера скажу, какое оцепление в Комсомольском было. Через сто метров друг от друга лежали солдатики, хорошо если на матрасах. Четыре рожка у каждого (рожок – магазин на тридцать патронов.  – Ред.), и все. И это оцепление?

По военной науке атакующая укрепленный район сторона должна иметь превосходство в два или три раза. А в Комсомольском шестьсот человек шли на полторы тысячи. Психологическая атака это была, как у белых в Гражданскую.

Я на первую чеченскую срочником попал. Отучился здесь в Питере в сержантской артиллерийской учебке, потом на Кавказ, в поселок Прохладный отправили. Сержанты попали туда командирами боевых машин «Ураган», а у меня был взвод разведки и корректировки.

Первая война была еще страшнее. Косили людей только так. Прислали парней, выдали им новое обмундирование, оружие – и в бой. А солдаты неподготовленные, оружие не всегда успевали пристрелять.

Подполковник А.: Тем более первая Чечня началась не в самый удачный момент. Как раз перед этим выводили войска из Германии, массово выгоняли людей из армии. Потом – парад суверенитетов, кто на Украину поехал, кто куда. И бой-то приняли люди, у которых опыта не было достаточного.

Н.Е.: Чего стоит только гибель майкопской бригады. В поле между Моздоком и Грозным они готовились. Хотели силу продемонстрировать – у них и танки, и артиллерия была. В результате от бригады ничего не осталось. В Грозном их неправильно сориентировали и в самое пекло направили. Когда мы ездили с «Ураганами» по Чечне, смотрим – всюду подбитая техника. Ремонтные машины стоят, с ними один-два человека, водитель и помощник. Больше никого. Вот и парад сил.

И еще в Комсомольском на улицах очень много наших убитых лежало. А когда видит солдат убитого, своего ровесника, о какой боеспособности можно говорить? Он идет вперед и думает: у меня четыре рожка, и неизвестно, вытащат меня или нет, если что.

Если бы не мое сегодняшнее физическое состояние, я бы обязательно в Чечню ездил, просто чтобы оказать молодым пацанам моральную поддержку. Не все же прошли улицу, жесткий отбор жизни. Кто-то за юбку держался больше, у кого-то отца не было.

Подполковник А.: Это очень важно, если среди молодых есть человек, который внушает доверие. Это как при прыжках с парашютом – все боятся, волнуются. А прыгает человек уверенно – и ты прыгаешь.

Н.Е.: И еще я заметил, что в своё время убрали из армии тех, кто жесткую позицию занимал по отношению к чеченцам, таких как генерал Владимир Шаманов. Хотя сейчас он вернулся и стал командующим ВДВ. А остались главным образом люди, которые карьеру делают и идут по головам.

Подполковник А.: Рядом с Комсомольским стояла комендатура. Спрашиваю у начальника комендатуры: «Сколько у тебя человек?» Отвечает: «Двадцать». Это он в звании полковника двадцатью подчиненными командует. И у меня все спрашивает: расскажи, а как ты то, как это делаешь? Самое страшное, что такие скороспелые полковники потом будут командовать уже не двадцатью бойцами, а тысячами – ведь ему под звание и должность соответствующую надо давать.

С.Г.: Почему же народ все-таки воевал? Почему вы шли в Комсомольское? Что человеком движет, когда ему деньги особые не платят, да еще и командуют вот так?

Н.Е.: У каждого своя правда. Кто-то идет, потому что надо заработать, семью прокормить. Кто-то другие цели преследует. Я воевал, чтобы поддержать молодых, придать им уверенности. Мы-то мужики взрослые, много чего в жизни видели. А они только из-за школьной парты – и в самое пекло.

Подполковник А.: А я в Чечню ездил, чтоб хотя бы сыну воевать не пришлось.

Н.Е.: Этот беспредел надо кому-то останавливать. После первой кампании мирная чеченская женщина мне говорит: «Мало вас там, русских, резали». Мы не на войне с ней встретились, в мирное время. И как после этого мы должны себя вести? Когда тебе показывают снимки, на которых парням молодым отрезают головы? Я б посмотрел, если бы ей ее сына так показали, как она выла бы. Я ей тогда ответил – почему вам не живется спокойно? У вас земля есть, крыша над головой есть. Что вам еще надо? Зачем грабить поезда, зачем брать в рабство?

Да и свои тоже хороши. В Дагестане, когда все только начиналось, был с нами один лейтенант, который бессмысленно ночью бросил людей на высоту – кто-то установил сроки, в которые нужно было обязательно уложиться, результат дать. А когда стали говорить, что надо подготовиться, разведать, ответили – если пойдете назад, мы сами же вас и расстреляем. Бездарное отношение к людям.

После первой кампании те чеченцы, которые не хотели в войне участвовать, в Ставрополье, в Ростовскую область, на Урал перебрались. До их приезда в тех местах  люди гибли, только если человек утонул или замерз. А когда туда приехали чеченцы, началось. Девчонок насилуют, парней избивают. Если кто-то или что-то не нравится, то убивают. Вот такая волна пошла к нам, в Россию. У них другой закон – кровь за кровь, они уважают только силу. А кто им силу будет в наших деревнях показывать? Доходяги, у которых руки трясутся? Они не трясутся, только когда стакан поднимают.

С.Г.: На нас давят, чтобы мы вели в Чечне политические переговоры. Это мудрый ход со стороны наших противников. Они заставляют нас не показывать чеченцам силу, а те воспринимают это как слабость и перестают бояться.

Н.Е.: Так и началась первая кампания. Сколько народу погибло, потому что был такой приказ: не стрелять, не применять оружие. Женщины выходят вперед, загораживают. И мужики дальше делают свое дело. Сколько так народу посжигали…

Подполковник А.: Сейчас на блокпостах стоят одни чеченцы. Спрашивают – куда едешь, зачем едешь?

С.Г.: У меня такое ощущение, что ни из первой, ни из второй кампании выводов толковых не извлекли. Опять ситуация скатывается к тому же.

Н.Е.: Толковый вывод делает в Чечне тот, кто пополняет карман.

Подполковник А.: Да. Кое-кто на Чечне наживается из наших.

Н.Е.: А у тех чеченцев, кто воюет, на первом плане коммерческие цели, бизнес. Раньше у них бизнес попроще был – своровать скотину. А теперь воруют людей. Да военных взрывают.

Подполковник А.: Раньше на нефтеперерабатывающих заводах работали русские. Сейчас их нет, а сами чеченцы не хотят работать. Я могу сравнить афганцев и этих. В Афганистане старик с клюкой пусть наркотики выращивает и продает, но он работает. А для чеченца главное – целый день сидеть, штаны в носки заправив.

Н.Е.: Вот в Урус-Мартане на центральной площади, когда ни заедешь – они сидят. Болтают, косятся. Подойдешь с проверкой, а у них удостоверения. Помните, как Дом правительства в Грозном взорвали? Как боевики на его территорию проехали – по удостоверению ФСБ! Неизвестно, где и как его раздобыли. А пострадали потом больше всех те, кто на КПП стоял и проверял документы. Их еще и посадили. Мы сами отдаем своих людей на растерзание.

С.Г.: Получается, что каждый воюет за себя. Кто за семью, кто за товарищей погибших. А общей правды нет.

Н.Е.: Если бы общая правда была, то разрешение конфликта начали бы со своих, в Москве. Но никто так не будет делать, потому что это затронет интересы тех, кому надо, чтобы все оставалось как есть.

Сергей Галицкий

СТАНЬ УЧАСТНИКОМ

НАРОДНОГО ФИНАНСИРОВАНИЯ

ПРОДОЛЖЕНИЯ КНИГИ «ИЗ СМЕРТИ В ЖИЗНЬ…»!

(Перевод любой суммы на карту Visa Сбербанка №4276550036471806)

Более подробно, о чём именно рассказывается в 4-й томе книги «Из смерти в жизнь…», а также о других способах перевода денег, можно прочитать в блоге Сергея Галицкого: http://Blog.ZaOtechestvo.ru.